Рубенс, «Венера и Адонис». Адонис или горицвет?

Венера влюбилась! Да еще как! Бросила все:

Смертным пленясь, покидает она побережье Киферы. Ей не любезен и Паф, опоясанный морем открытым, Рыбой обильнейший Книд, Амафунт, чреватый металлом…

Мотается за своим возлюбленным:

На небо тоже нейдет; предпочтен даже небу Адонис. С ним она всюду, где он.

Носится с ним везде, вместе с ним охотится:

С ним по горам и лесам, по скалам блуждает заросшим… Псов натравляет сама…

Даже облик свой изменила — одевается, как богиня охоты Диана:

С голым коленом, подол подпоясав по чину Дианы.

Надо отметить, что охотились они (Венера и Адонис) на дичь, которая убегала, а не нападала. Эта деталь характеризует нашего героя — он не настолько храбр и силен, чтобы связываться с хищниками. Юноша скорее изнежен, чем мужествен.

Венера его наставляет:

«Быть храбрым с бегущими должно, — Юноше так говорит, — а со смелыми смелость опасна. Юноша, дерзок не будь, над моей ты погибелью сжалься! Не нападай на зверей, от природы снабженных оружьем…

Молнии в желтых клыках у жестоких таятся кабанов, Грозно бросается в бой лев желтый с великою злостью… Их ты, о мой дорогой, а с ними и прочих животных, Не обращающих тыл, но грудь выставляющих в битве, Всех избегай".

Ей не нужна сила, мужественность, храбрость. Ей нужна красота, любовь, ласка:

… тенью своей приглашает нас тополь соседний; Ложе нам стелет трава. Прилечь хочу я с тобою Здесь, на земле!" И легла, к траве и к нему прижимаясь. И, прислонившись к нему, на груди головою покоясь… (Овидий, «Метаморфозы»)

Адонис безразличен: не он добивается, его добиваются. И действий у него никаких. Он вроде и присутствует, и как бы его нет: ни слова, ни полслова. Эта странность была подмечена Вильямом Шекспиром. В его истории Адонис хоть что-то говорит… Едва лишь солнце, лик явив багряный, С зарею плачущей простилось вновь, Охотиться Адонис стал румяный: Любил он травлю, презирал любовь. Его, спеша, Венера настигает, Как волокита дерзкий, обольщает

И говорит: «О, лучший цвет полей, Меня прекрасней втрое, несравненный, Румяней роз, белее голубей, Укор для нимф, прелестней плоти тленной; Природа предрекла, создав тебя: Лишь ты умрешь, погибнет мир, любя».

Это — словесное вступление. А дальше — Венера переходит в атаку:

Тут, влажной завладев его рукою, Сил воплощеньем жизненных, она Целебной для богинь росой земною Ее зовет, дрожа, возбуждена. Желанье множит силы опьянелой: Его с коня она срывает смело.

В одной руке ее была узда, И привлекала юношу другая…

Требуется некоторое пояснение к словам «Целебной для богинь росой земною Ее зовет…»: влажность руки (по понятиям тех еще времен) знаменовала обилие жизненных сил. «Желанье множит силы опьянелой» — опьянелой от чувств.

Что делает Адонис?

Краснеет он с досады и стыда, К такой игре охоты не питая.

Ни в легенде, ни у Шекспира нет и намека на то, что Адонис был любовником какого-либо мужа (или наоборот). Просто — он холоден:

Она, как уголь пламенный, красна, Он красен от стыда, но кровь хладна.

А Венера идет напролом:

На сук обломанный вмиг намотала Венера повод (как любовь спешит!); Привязан конь; она стараться стала Связать и всадника, что с ног уж сбит, Как бы сама хотела быть им сбитой.

И вот, она добилась своего:

Лишь он упал, простерлась и она; Им были локти, бедра их опорой. Вот треплет по щеке его, нежна; Он хмурится, браниться стал, но скоро Ему смыкает поцелуй уста: «Браниться будешь, не откроешь рта».

Она просто ненасытна:

Как перья птицы, мясо клювом рвет Терзаемая голодом орлица И, поглощая все, крылами бьет, Пока не стихнет голод или птица, — Так лоб она целует, щеки, бровь, И, только кончит, начинает вновь.

И вновь продолжается бой:

Так в зной не жаждал путник свежих вод, Как жаждала она своей услады: Спасенье видит, но его неймет; Пылает вся среди речной прохлады. «О, сжалься, — восклицает, — мальчик злой!»

Адониса не расшевелить. Она снова докучает ему:

«Иль стыдно целовать? Зажмурься снова, И я зажмурюсь — станет ночь тотчас: Двоих лишь услаждать любовь готова; Играй же смело — не увидят нас…»

Адонис устал, он хочет уйти. Венера бросает ему упрек:

«Нет, ты не муж, хоть мужествен на вид: Муж и без просьбы ласками дарит».

И вновь она пытается его соблазнить своими прелестями:

«Я — сад, ты — мой олень; ищи услады, Где хочешь, — на горе и под горой. Когда ж холмы тебя не утоляют, Спустись туда, где родники пленяют.

В пределах этих мало ли услад? Прелестный дол, высокая равнина, Холмы округлые, а в дождь и в град Тебя укроет в зарослях ложбина".

Адонис никак не загорается:

Уходит время, прочь стремится милый, Из рук ее он рвется, как из пут. «О, сжалься! Приласкай!» — она взывает; Но, вырвавшись, к коню он убегает.

Адонис уходит, Венера улетает. На Адониса нападает кабан, ранит его. Венера спешит назад, но поздно.

Венера взглянет — бледен милый рот; Руки коснется — та похолодела; И на ухо шептать ему начнет, Как будто внемлет скорбной речи тело; Она поднимет веки милых глаз: Там — две звезды, чей свет, увы, погас!

Два зеркала, в которые Венере Глядеться приводилось столько раз, Утратив дар, им сродный в высшей мере, Не отражают ничего сейчас! «О диво! — молвит. — Этот мир ужасен; Ты умер в нем, а день, как прежде, ясен».

Смерть Адониса выглядит несколько иначе в «Метаморфозах» Овидия:

Тут из берлоги как раз, обнаружив добычу по следу, Вепря выгнали псы, и готового из лесу выйти Зверя ударом косым уязвил сын юный Кинира. Вепрь охотничий дрот с клыка стряхает кривого, Красный от крови его. Бегущего в страхе — спастись бы! - Гонит свирепый кабан. И всадил целиком ему бивни В пах и на желтый песок простер обреченного смерти!

Венера, которая еще была в полете, возвращается:

С упряжью легкой меж тем, поднебесьем несясь, Киферея Не долетела еще на крылах лебединых до Кипра, Как услыхала вдали умиравшего стоны и белых Птиц повернула назад.

Она в горе — любимого больше нет в живых:

С высот увидала эфирных: Он бездыханен лежит, простертый и окровавленный. Спрянула и начала себе волосы рвать и одежду, Не заслужившими мук руками в грудь ударяла, Судьбам упреки глася…

Она обращается к царице подземного царства Персефоне:

«Но не все подчиняется в мире Вашим правам, — говорит, — останется памятник вечный Слез, Адонис, моих; твоей повторенье кончины Изобразит, что ни год, мой плач над тобой неутешный!»

На картине Рубенса — расставание. Адонис пытается уйти. Венера обхватила его за шею, сцепила руки. Амур тоже против: виснет на Адонисе, ноги Амура болтаются в воздухе. Адонис пытается снять с себя руку Венеры (такое впечатление, что колесница служила им ложем, и Адонис, пытаясь уйти, буквально на себе вытянул Венеру из колесницы).

Рядом с Адонисом — собаки: две борзые, а третья, которая угрожающе смотрит с полотна, — вероятно, гончая Тальбота; этой породы уже нет.

На полотне Рубенса «Венера оплакивает смерть Адониса» Венера сидит в изголовьи. Рядом — три женские фигуры. Скорее всего, парки — богини судьбы. Амур в отчаянии снимает с себя колчан со стрелами. На черном фоне проступает зловещая морда не то медведя, не то волка (слева от фигуры Венеры). Венера разговаривает со своим возлюбленным, как с живым:

«Кровь же твоя обратится в цветок». (Овидий, «Метаморфозы». )

И здесь происходит чудо:

Тут отрок, что пред ней лежал убитый, Как легкий пар, растаял и пропал; Из капель крови, на землю пролитой, Возник цветок, лилейно бел и ал, Ланиты бледные напоминая, Чью белизну кропила кровь, пятная. (Шекспир, «Венера и Адонис»)

Цветок «адонис» (или горицвет) — память о любви богини к смертному.

Может быть, во времена Шекспира адонис выглядел по-другому. А может быть, поэт пожертвовал прозой жизни во имя поэзии.