Зачем детям кибитка и бразды? Глокая куздра, зеленый шум и кухонная ложка с дырками в контексте языкознания
…По Сети ходит забавное описание, как дети рисовали картинки по стихотворению Пушкина.
Бразды пушистые взрывая, Летит кибитка удалая. Ямщик сидит на облучке В тулупе теплом, в кушачке.
Начнем с того, что самыми понятными словами этого четверостишья оказались «тулуп» и «кушачок».
Кибитка была изображена в виде летательного объекта. Почему? Ну, как же, русским ведь языком сказано — «Летит». Значит, летит. Причем у некоторых детей аппарат этот имел кубическую форму. Видимо, из-за созвучия слов «кибитка» и «куб». И вот летит по небу эдакая ки (у)битка и что делает? Правильно — взрывает. Кого? Бразды пушистые.
Что же такое бразды? Видимо, если пушистые, следовательно, звери такие. Однако что за название непонятное «бразды», что за звери? А нормальные такие звери. Инопланетные. Нечто среднее по внешнему виду между бобрами и дроздами.
И вот вполне уже логичная картина получается — летит кубической формы серьезный такой космический летательный аппарат, из которого на бедных пушистых мутантов — браздов, сыплются градом снаряды и бомбы, разнося инопланетную живность в клочья.
А рядом, неподалеку от этого безобразия сидит некая загадочная личность и спокойно так за всем этим геноцидом наблюдает. Это ямщик. Причем изображен он, сидя на обруче (облучек — обручок, почти одно и то же), в кожухе и с лопатой в руках. Почему с лопатой? Ну, как же — он же ямщик, чем же еще ему ямы копать. Сидит он на обруче, значит, с лопатой, на краю огромной ямы, которую успел уже благополучно выкопать. Спросите, зачем выкопал? Понятно зачем — браздов хоронить! Логично? Логично.
(Первоисточник уже не найти — очень уж много раз эта история перепечатана).
Родители, конечно, возмущаются. Зачем нашим детям знать, что такое ямщик, кибитка и бразды, если им в жизни это никогда не пригодится? Мучают наших крошек, отвлекают от айподиков и стрелялок! (Тут хор исполняет песню Пугачевой «Нагружать все больше нас стали почему-то»). Нагружать и верно, нагружают, только не тем, чем нужно.
Но вот что касается непонятных стихов Ершова («Конек-Горбунок») и даже самого Пушкина… Как это зачем? Как зачем это нашим детям? Да, конкретно облучок-то, может, и низачем. Но… полезно, чтобы ребенок, например, научился обращаться с контекстом — несущественное непонятное пропускал, кое-что понимал по смыслу (очень плохо дело, если ребенок стопорится на каждом непонятном слове, даже не пытаясь понять по смыслу — вообще не понимаю, как так можно учиться), кое за чем лез в словарь (тоже полезное умение!), а уж в оставшихся только случаях спрашивал. Вот хотя бы за этим, а не для того, конечно, чтобы он знал ненужную ему супонь, терема и кокошники.
Кстати, во времена моего детства тоже уже не было, конечно, никаких ямщиков, облучков, супоней и прочего. Но я совершенно не помню, чтобы эти стихи (а также стихи Жуковского, Некрасова, Никитина и прочего Фета, не говоря уже о нашем всём) вызывали у меня подобные недоумения. Как-то оно само собой было понятно, а если совсем непонятно — на полке стояли четыре тяжелых тома словаря Ушакова… Но чаще обходилось без словаря — контекст великое дело. Дети, у которых голова еще светлая и незамусоренная, а ум гибкий, в общем-то, именно так и учат свой первый, родной язык — не словарь же заучивают? В нормальной ситуации дети сами собой понимают, что означает непонятное слово в предложении, например, «Аыуыхх сорвал несколько больших веток ыльмап и устроил себе уютный шалаш». Потому что действительно понятно!
Вспомним уж, кстати, и великую Глокую Куздру, которую придумал лингвист академик Щерба:
Профессор снял пенсне и оглядел аудиторию добродушными дальнозоркими глазами.
— Ну, вот… вы, — проговорил он вместо всякого вступления. — Подите-ка сюда, к доске. Напишите… напишите вы нам… предложение. Да, да. Мелом, на доске. Вот такое предложение: «Глокая куздра штеко будланула бокра и курдячит бокрёнка». А теперь… ну, хоть вот вы… Объясните мне: что эта фраза означает?
Тут поднялся шум.
— Это невозможно объяснить! — удивлялись на скамьях.
— То есть как: «никто не понимает»? А почему, позвольте вас спросить? Очень легко доказать, что понимаете! Будьте добры, вот вы: про кого тут говорится?
— Про… про куздру какую-то…
— Совершенно верно, — согласился ученый. — Конечно, так! Именно: про куздру! Только почему про «какую-то»? Здесь ясно сказано, какая она. Она же «глокая»! Разве не так? По-видимому, вам многое понятно! Понятно самое главное! Можете вы мне ответить, если я у вас спрошу: что она, куздра, наделала?
— Она его будланула! — уже со смехом, оживленно загалдели все.
— И штеко притом будланула! — важно проговорил профессор, поблескивая оправой пенсне, — И теперь я уже просто требую, чтобы вы, дорогая коллега, сказали мне: этот «бокр» — что он такое: живое существо или предмет? на какой вопрос отвечает? Будланула — кого? Бокр-а! Если было бы «будланула что» — стояло бы «бокр». Значит, «бокр» — существо, а не предмет. Значит, нельзя утверждать, что эта искусственная фраза ничего не значит!
Лев Успенский, «Слово о словах», глава 6, ч. 2.
Академик, конечно, вел свою аудиторию к разговору о роли суффиксов. Но и роль контекста в целом тут тоже очень хорошо видна.
Хотя бывают случаи, когда и по контексту трудно понять, что имелось в виду. Вот тут действительно надо знать некие реалии:
Идет-гудет Зеленый шум, Зеленый шум, весенний шум!
Играючи, расходится Вдруг ветер верховой: Качнет кусты ольховые, Подымет пыль цветочную, Как облако: все зелено, И воздух, и вода.
Вот тут мне в детстве было напрочь непонятно: что за шум? Кто шумит? Листва? Так её еще нет — описывается самая ранняя весна. И только уж в Интернете загадка выяснилась:
Автор пишет, что однажды ему довелось услышать, как украинские девушки пели о «зеленом шуме», и поясняет, как могло такое выражение родиться: «Так в этом зеленом шуме девчат отозвался Днепр, убирающийся в зелень своих лугов и островов, шумящий в весеннем разливе своем и дающий тогда полное приволье рыболовству. В одно весеннее утро я видел здесь, что и воды Днепра, и его песчаная Белая коса за Шумиловкою, и самый воздух над ними — все было зелено. В то утро дул порывистый горишний, т. е. верховой ветер; набегая на прибрежные ольховые кусты, бывшие тогда в цвету, он поднимал с них целые облака зеленоватой цветочной пыли и развевал ее по всему полуденному небосклону» (Абрамов И. С. Происхождение стихотворения Некрасова «Зеленый шум» // Звенья: Сб. М. ; Л., 1935. Вып. V).
Получилось, что в данном случае шум — это был не тот шум, который звук, а скорее тот шум, который мы снимаем с бульона, когда он закипит — пена. И снимаем мы его чем? Правильно — шумовкой! Вот оно где сохранилось-то!
Ну и чтоб заполировать весеннее настроение — несколько картин о весне. А то давно картинок не было… При чем тут картины, если статья — о роли контекста, спросит Недоброжелательный Читатель? И я отвечу. Хорошие картины о весне всегда при чем. Особенно в контексте осени!